Про Василия и смысл жизни

Однажды Василий нашел Смысл Жизни.

- Ух ты! Вот ты какой... а я тебя другим представлял, - сказал Василий. - Меня, бывало спросят – как думаешь, а в чем заключается смысл жизни. Начнешь было отвечать – ну, мол, еще пещерные люди пытались задавались этим вопросом... потом расскажу... а ты вон какой... Смысл жизни! Нашелся. Другой совсем. Не вписываешься в схему темы, нашел тебя, молодец я. Думал- думал-искал, да чуть не пропал, в поту ворочаешься, глотаешь сны, вдох-выдох от весны до весны, лежишь в пол-тахты размером и вокруг небо жмется, да люстра становится метрах в пятнадцати и стены следом и думаешь, блин, это не навсегда, не увидишь никогда звезд, ерунда-луна, потому, что там, где-то, где кончается этот мир у самого края вселенной, планеты скребутся о большой кирпичный забор, как у соседей... Большой. Как у соседей. Забор. Кирпичный. Кирпичный такой, а за ним – ничего. Совсем ничего и никак, никого. Такое ничего, как если бы надо войти в комнату, наполненную чудовищами, а свет выключен. И нет никого и темно очень. И быстро-быстро бежишь, закрыв глаза, но не получается схватить подушку от кресла, из которой танк надо сделать. А потом набираешься храбрости, возвращаешься, включаешь свет, а нет чудовищ в комнате. Ни одного. Но точно же знаешь, что есть. Спрятались, может, только. Спрятались. Но наверняка есть. Или, как идешь в школу, а домашку не сделал, и сидишь, а всё не вызывают, и звонок камнем, и математичка заболела, и идешь, а она идет повернется, а ты за кусты прячешься, достаешь лопату и пересаживаешь их, встаешь и идешь на экзамены, сдаешь кровь из вены и флюрографию, а она идет мимо догоняешь, и дела, дела, самолетом, поездами всех метла поразнесла, институт, работа, буквы, цифры, что-то рисовать, снова выезды, подъезды до утра, опять, опять, прикоснуться, отвернуться, а еще был случай – метные из деревни пришли, а получаешь диплом, а всё идет колесом, какой-то бег картинок, и скорость замедляется, замедляется, замедляется, а лица улыбаются,вес прибавляется. Какие-то встречи, какие-то лампы, какие-то речи, какие-то штампы, какие-то люди, какие-то ближе, какие-то уже, какие-то мыши. Не отвернулась. И понеслось. И не поймешь, когда началось. И вот под столом ботинок валяется, воздух кончается, всё продолжается, не продолжается, прочь отражается, а в воздухе висит моча с потом, телефон молчит интернетовским ботом, сердце проваливается под позвонок, руки висят под кровать, звонок, стаканы воды, пить не хочется, позади трехколесный скрипучий слева велосипед и идти куда-то до утра нет, ворочатся, хочется, и не поймешь – то ли лето, то ли зима. Зима ума. Потом приходит сама. Она. Отвернется. Спросишь – без ответа, молчит стена. В холодильнике плесень, не дойду, не сварю. А помню же – сидели на холме, спрашивает меня, а я ж так и говорю: бывалоча спросят меня, а я отвечу не тая – а в чем заключается смысл жизни, а я, мол: еще пещерные люди... пещерные люди... пещерные люди... пещерные люди... Они сидели на холме.

- Ты когда-нибудь думал, а в чем заключается Василий? – спросила она.

- Ну, еще пещерные люди задавались этим вопросом... - ответил он и замолчал. Над ними нависала гигантская звездная вселенная, по границе которой тянулся забор из красного кирпича. Как у соседей. Такая вот хрень, ребятушки.